Почему закат опять красный? Уже третий день подряд я вижу красный закат, словно это назойливо подаваемый кем-то знак, вводящий в гипнотическое исступление.

Смотрю, изнутри раздвигая сердцем захлопнувшуюся раковину мира, пролезая в щель между небом и землей. И вот снова открывается в зловещем прищуре кипящего свинца облаков кроваво-алый глаз бога. Его взгляд, обагряющий мир, сжимает мое сердце в ужасе предчувствия завтрашнего дня. И снова на пожелтевшем от времени, когда-то бирюзовом и свежем белке его глаза на меня пялится мутная зелень его зрачка, окаймленного золотом мятущегося в предсмертной агонии второго века[1]. Чего же он хочет?

Разве не должен мир сопротивляться его предсмертному проклятию, тянущему все в бездну первобытной беспомощности? Разве не должна священная зелень отторгнуть это липнущее и пачкающее кровью предсмертных мук багровое клеймо, превращая его в плодоносную умбру?[2] Разве не так происходит, когда художник обагряет акварельную зелень своего еще не высохшего пейзажа? Почему мир теряет волю к сопротивлению? Разве он хочет этого?

Я смотрю, и понимаю: я – не хочу. Смотрю, и чувствую, как ужас сочится из вжавшегося внутрь сердца, растекаясь артериями по всему телу мертвящим плоть холодом. Все мое существо в безумном страхе противится проклятию умирающего, рвется из плена зловещего неизбежного. Но, как только проклятие вырывается наружу, жалит пепелящим укором остающихся в живых, я бессильно падаю в его цепкие объятия, теряя всякую надежду на освобождение, теряя волю, и уже не могу ему противостоять. Я смотрю проклинающему в глаза и хороню себя заживо.

И вот, свинцовые веки смыкаются, укутывая в кипящем котле облаков знак неизбежного будущего, и подымается тьма, подмывающая хрупкий берег жизни, секунда за секундой смывая следы кровной обиды, лишая мир последней надежды на покаяние и спасение. Мир тускнеет, меркнет, цепенеет перед кошмаром восстающей неизвестности, проваливаясь в бездну им же созданной беспомощности. А я стою и смотрю, видя за непрони­цаемыми веками облаков, где-то внутри себя, мутно-зеленый зрачок испустившего дух бога. Смотрю и не могу вырваться, даже вздохнуть, завороженный открывшимся мне пророчеством. Разве этого я хочу?

Мир меркнет, и подступающая к лицу непробиваемая темнота, словно покойнику накрывает мои глаза, заживо погребая меня в своей очищающей пространство торжественной черноте. Я всматриваюсь в растворяющую мир пустоту, тщетно силясь увидеть с другой стороны никогда невиданное мной потустороннее – неизвестность, – и леденящий душу ужас сменяется во мне рвущимся к горлу отчаяньем, пробуждая к жизни раздавленную проклятьем волю.

Я знаю, чего я хочу. Хочу невозможного. И я сделаю это, чего бы оно мне ни стоило.

Я делаю шаг, и включаю свет…

Я победил!